1993 год стал, увы, одной из самых позорных страниц истории новой России. И роль первого президента России в этих событиях и тогда, и сейчас, оценивается неоднозначно.
На данный момент 21 год прошёл с того дня, когда танки Таманской дивизии стреляли по Белому дому, бывшему в то время зданием Верховного Совета РФ, но до сих пор очевидцы, участники тех событий, политологи и журналисты спорят, что же это было. Для одних это был «расстрел законного парламента», для других — подавление «коммуно-фашистского путча». Есть те, кто говорит о подавлении «народного восстания против грабительских реформ», и те, кто помнит «спасение страны от отката в тоталитарное прошлое».
Когда 3 октября толпа смяла заслоны милиции на Смоленской площади, власть в огромной стране была фактически парализована. Наступала развязка почти двухлетнего противостояния президента Бориса Ельцина и Верховного Совета. «Они абсолютно потеряли доверие друг к другу. Более того, мне кажется, здесь какие-то физиологические изменения произошли. Боязнь того, что может сделать та или иная сторона, — рассказывает спустя много лет Сергей Филатов, в октябре 1993 он был главой администрации Президента РФ. — Виноваты обе стороны, но в большей степени — законодательная власть».
Считается, что первым толчком к конфликту было предоставление президенту Борису Ельцину в ноябре 1991-го чрезвычайных полномочий на один год и формирование правительства, неподотчётного Верховному Совету России. В общем, всё началось, как водится, с дележа власти: пост президента в России ввели и при этом сохранили неограниченные полномочия Верховного Совета. Так и жила страна в режиме двоевластия: парламент пытался урезонить президента, а тот, в свою очередь, давал понять, кто в доме хозяин.
«На самом деле конфликт развивался, по моим наблюдениям, с января 1992 года, когда мы пошли на экономические реформы, — полагает Сергей Филатов. Действительно, «шоковая терапия» правительства Гайдара вызывала резкое неприятие у депутатов. — Но самое главное, конечно, что в этом противостоянии полностью потерялся контакт между президентом и законодательным собранием… Принимали по 70 законов в год, а для того, чтобы действовала нормально вся система, включая и правоохранительную, и судебную, надо было иметь порядка 2–4 тысяч законов».
Кроме политического кризиса, налицо был и личный конфликт президента Бориса Ельцина, главы Верховного Совета Руслана Хасбулатова и вице-президента Александра Руцкого. «Ельцин хотел освободиться от жёстких рамок. А то членов правительства чуть что вызывали на ковёр. Вместо основной работы заставляли отчитываться. Мешали продвижению рыночной структуры, — признаёт Сергей Филатов. — Хасбулатов всю жизнь занимался международной экономикой и довольно хорошо знал многие вещи, которые, может быть, мало знал Гайдар. Здесь, конечно, проявилась ревность — к тому, что не он проводит эти реформы. Конечно, он видел и ошибки. Вопрос лишь в том, как к этому относиться: можно было помогать, а можно было нападать, охаивать, оскорблять… Когда-то и я по просьбе Хасбулатова говорил с Борисом Николаевичем, что, дескать, надо пообедать и посидеть-поговорить… А в ответ Ельцин сказал грубейшие слова: этот человек врёт, я ему не верю, я не хочу никаких дел с ним иметь…»
У Руцкого взаимоотношения с президентом тоже не сложились. «Наши отношения вообще развивались по синусоиде, а вскоре после выборов, когда я стал вице-президентом, эта синусоида как-то резко пошла вниз, — вспоминает сам Александр Руцкой. — Бурбулис постоянно напевал ему, что я подпиливаю стул под президентом. А главным шептуном был Коржаков… Когда говорят «конституционный кризис» — не было никакого конституционного кризиса. Все законодательные инициативы, с которыми выступал Ельцин, я имею в виду внесение изменений в Конституцию, всё вносилось, в том числе и должность Президента России в Конституцию решением Съезда народных депутатов. И никто ему не мешал. А дальше — кто мог согласиться с этой безумной приватизацией, когда было понятно, что национальное достояние страны присвоит кучка проходимцев?»
Такое положение дел надоело президенту, и 20 марта Ельцин выступил с телеобращением, в котором объявил, что подписал указ о введении «особого порядка управления». Ответ депутатов был симметричный: созванный внеочередной Съезд 29 марта предпринял попытку объявить президенту импичмент. Голосов не хватило.
Кстати, ещё 22 марта, по воспоминаниям Александра Коржакова, бывшего начальника службы безопасности президента, Ельцин вызвал руководителя главного управления охраны, коменданта Кремля Михаила Барсукова, и предложил ему разработать план на случай импичмента. По словам Коржакова, план президенту понравился, и он его немедленно утвердил.
«По плану, указ о роспуске Съезда в случае импичмента должен был находиться в запечатанном конверте. После окончания работы счётной комиссии (если бы импичмент всё-таки состоялся) по громкой связи из кабины переводчиков офицеру с поставленным и решительным голосом предстояло зачитать текст указа… Если бы депутаты после оглашения текста отказались выполнить волю президента, им бы тут же отключили свет, воду, тепло, канализацию… Словом, всё то, что только можно отключить. На случай сидячих забастовок в темноте и холоде было предусмотрено «выкуривание» народных избранников из помещения.
На балконах решили расставить канистры с хлорпикрином — химическим веществом раздражающего действия. Это средство обычно применяют для проверки противогазов в камере окуривания. Окажись в противогазе хоть малюсенькая дырочка, испытатель выскакивает из помещения быстрее, чем пробка из бутылки с шампанским. Офицеры, занявшие места на балконах, готовы были по команде разлить раздражающее вещество, и, естественно, ни один избранник ни о какой забастовке уже бы не помышлял», — так описываются события тех дней в книге Коржакова «Борис Ельцин: от рассвета до заката».
С импичментом у депутатов не получилось, план Барсукова пока оставался невостребованным. Зато на 25 апреля Съезд назначил референдум. Помните, знаменитые «Да-Да-Нет-Да»? Народ Ельцина поддержал: высказался против досрочных выборов президента, но за перевыборы народных депутатов.
«Декабрь 1992 года — снимают Гайдара. 1993 год идёт попытка объявить импичмент президенту. Дальше идёт референдум, — вспоминает Сергей Филатов. — Мне кажется, что здесь была совершена грубая ошибка, когда референдум показал, что надо делать досрочные перевыборы Верховного Совета, их надо было делать. Но Ельцин пошёл на создание новой Конституции». Он созывает конституционное совещание, чтобы избавиться наконец-то от двоевластия.
Проект, предложенный командой Ельцина, одобрили, но отправили в регионы, чтобы заручиться их поддержкой. Из этой затеи ничего не вышло, поскольку, как вспоминает Филатов, начался период отпусков: «Практически мы не знали вообще, что дальше делать с Конституцией, на какое-то время оставили её в стороне».
До осени Ельцин и его команда решительных шагов не предпринимали. А 1 сентября президент временно «в связи с проводимым расследованием, а также в связи с отсутствием поручений» отстранил от исполнения обязанностей вице-президента Александра Руцкого, который надоел со своей критикой. Что было нарушением действовавшей Конституции. И пока Конституционный суд разбирался в этой коллизии, в Ново-Огарёво обсуждали проект знаменитого указа № 1400 о роспуске Съезда и Верховного Совета, который и стал толчком к кровавым событиям октября 1993.
Известно, что единственным человеком в окружении Ельцина, который выступал категорически против этого указа, был Сергей Филатов. А самым ярым сторонником — Александр Коржаков. Но решение принимал сам Борис Николаевич, хотя сейчас многие пытаются представить его чуть ли не легковнушаемым алкоголиком. «Мы подписываем указ, единственное, не 19-го (сентября — прим. ред.), а 21-го. Потому что 19-е ассоциируется плохо с ГКЧП», — вспоминает Филатов.
21 сентября Хасбулатов узнал, что вечером в телеобращении Ельцин объявит о роспуске парламента. На 14:00 в Доме Советов созвали чрезвычайное заседание руководства Верховного Совета. Сотрудникам буфетов было отдано распоряжение продолжать работу «до упора», в Белый дом были доставлены диваны и постельное бельё. В 20:00 Ельцин сообщил народу о своём решении. Тут же в Доме Советов были отключены связь, электричество, водоснабжение и канализация, силы МВД начали окружать здание.
Парламентарии, естественно, объявили о государственном перевороте, и уже в 20:15 президиум Верховного Совета принял постановление о немедленном прекращении полномочий президента Ельцина. Назначили созыв экстренной сессии. А к Белому дому начали приходить граждане.
К 22:00 милицией было оцеплено здание мэрии Москвы, развёрнута радиостанция и заблокирован гараж Верховного Совета. В Парламентском центре на Цветном бульваре отключили телефоны, а само здание блокировали сотрудники ОМОНа.
Конституционный суд, собравшийся в это же время, объявил действия Ельцина неконституционными, а указ № 1400 — основанием для немедленного отрешения президента от должности. Всю ночь депутаты на экстренной сессии, которая продолжалась 19 часов с небольшими перерывами, голосовали за переход полномочий президента к Руцкому, новые кадровые назначения в силовые ведомства и т. д. В конце сентября – начале октября 1993 года Россия походила на большой сумасшедший дом: у Ельцина свои министры, у Руцкого, которого бунтовщики назначили президентом, — свои. Страна катилась в пропасть со стремительной скоростью.
О том, как развивались события в конце сентября – начале октября 1993 года написаны десятки книг, снято множество документальных фильмов. Легко можно найти буквально поминутную хронику событий этих страшных двух недель. Но мало кто сейчас помнит: той осенью в Москве, как на киевском Майдане-2014, на Садовом кольце сторонники Верховного Совета жгли покрышки. Немалую роль в этой драме сыграли неизвестные снайперы, в столицу съезжались боевики из «горячих точек» и так называемые «афганцы». Мог ли Ельцин предотвратить кровопролитие?
Несмотря на то, что сейчас Руцкой рисует себя чуть ли не миротворцем, а материалы уголовного дела засекречены, известно, что ещё 22 сентября он объявил о формировании первого полка защитников Белого дома. Именно он призывал в прямом эфире «Эха Москвы» авиацию бомбить Кремль и объявил поход на «Останкино», хотя сам в той кровавой бойне и не участвовал. «Я стоял у окна Белого дома, а по Арбату шла демонстрация. И я увидел, как из здания мэрии начал лупить пулемёт, начали падать люди. В порыве гнева, зла, отчаяния и потому, что у нас не было никакого выхода в СМИ, и были направлены люди на «Останкино». Конечно, это была ошибка. Я не хотел крови. Но нервы-то в комке. Сидим без света, без воды, связи нет…» — вот и всё его объяснение.
Как вспоминал потом Ельцин в своей книге «Записки президента», милиции на улицах специально не выдали оружие. «Мы в октябре 93-го всеми силами пытались избежать силового столкновения. Для этого пошли на шаг, как я теперь понимаю, смертельно опасный — разоружили всю милицию, силы внутренних войск, задействованные в операции».
Почему Ельцин в той ситуации не пошёл на переговоры? Почему был отдан приказ стрелять по демонстрантам? История не терпит сослагательного наклонения, но, если бы Ельцин в октябре 93-го повёл себя, как Янукович в 2014-м, не обернулось бы это ещё большими жертвами? От него, кстати, ждали именно такого поведения.
«Мы с Ельциным работали, у нас были нормальные взаимоотношения, нам неоднократно приходилось друг друга выручать, наши судьбы переплелись в последние три года: именно мы в основном и тянули этот воз — страну. Много говорили, всегда советовались в критических ситуациях,
и я не сомневался, что мы вновь сядем за стол и договоримся, — рассказывает Руслан Хасбулатов. — Я как рассуждал? Конституционный суд вынес определение, что Ельцин нарушил основной закон и должен сложить полномочия. Значит, как гражданин, он должен подчиниться, а потом может идти на досрочные выборы снова и выигрывать, если получится. Был и «нулевой вариант», который предложил председатель КС Зорькин: Ельцин отзывает свой указ о роспуске парламента, и мы немедленно отменяем своё решение. Потом начнём вместе думать, как быть дальше, как разрешить конституционный кризис. Но Ельцин, к сожалению, повёл себя, как уличный бандит: за мной сила, за мной банда, моя банда сильнее, чем парламент…»
Хасбулатов говорит об этом по прошествии 20 лет. Но тогда, в октябре 93-го, такой нулевой вариант уже был невозможен. Амбиции зашкаливали и с той, и с другой стороны. В воздухе всё явственнее пахло гражданской войной. И на этот запах в Москву слетелось немало тех, кому он уже стал привычен: от вооружённых бойцов из Приднестровья до членов «Русского национального единства», пугавших окружающих свастиками на рукаве и своим недвусмысленным салютом. В Верховном Совете раздавали оружие. Из Кремля и парламента поступали взаимоисключающие указы и приказы. Кто первый начал?
«К бойне мы не готовились, её не готовили и не ожидали. Всё было достаточно мирно. Мы работали с депутатами, и большинство из них поддерживали нас. Поэтому, когда говорят, что мы расстреляли парламент, — это не так. Большинство депутатов согласились с решениями Ельцина, их в здании не было, — уверен спустя годы Александр Коржаков. — Всем депутатам после роспуска мы гарантировали место работы, пообещали, что квартиры ни у кого не отберут. Нормальным людям было понятно, что нужно что-то предпринимать: в стране безвластие… Если бы не Хасбулатов и Руцкой, то в декабре, а может быть, и раньше, безо всякой стрельбы прошли бы выборы. Они и так прошли, и все старые депутаты, кто хотел и кто не был в «Лефортово», спокойно прошли в новую Думу. Я с ними встречаюсь, мы со всеми дружим, кроме Макашова, который участвовал в останкинском побоище».
Столица ядерной державы превратилась в поле боя, где можно было погибнуть, просто подойдя к окну. После бойни в «Останкино» ночью в городе было объявлено чрезвычайное положение. Подошли армейские части, окружив Верховный Совет. Дальше был обстрел здания из танков и призыв Руцкого бомбить Кремль.
«Гражданская война», — прозвучало 3-го числа, когда начались беспорядки. Тогда было понятно, что нужно всё погасить, иначе наутро возобновится стрельба и прочее, что может легко перейти в гражданскую войну, — вспоминает Филатов. — В кабинете у министра обороны Грачёва в два часа ночи был Совет безопасности. Ельцин сидел на председательском месте, вёл Черномырдин. Без объяснения того, что произошло, он сказал: «Что будем делать?». Тишина, ни один генерал ничего не сказал. И Коржаков сказал: «Мой заместитель — контр-адмирал, у него есть предложение». Я думаю, совместно выработанное. Вот тогда появилось предложение стрелять в Белый дом. Только танки должны были стрелять не по верхним этажам, а по нижним — болванками со стороны футбольного поля… Я думаю, без танков можно было обойтись. Это позор просто. Тут ещё на руку сыграло то, что они, во-первых, изменили место, а во-вторых, они не привезли те снаряды, которые должны были быть использованы, поехали в часть за ними, пока они ездили, операция с 6–7 утра была перенесена на полдесятого фактически, когда стояла толпа людей и когда начали стрелять снайперы. До сих пор не очень понятно, чьи снайперы».
B книге «Записки президента» Борис Ельцин пишет о том, что 4 октября спецподразделения «Альфа» и «Вымпел» отказались подчиниться приказу и штурмовать Белый дом. Уговорить их должен был Михаил Барсуков, начальник Главного управления охраны президента: «Барсукову с трудом удалось их убедить хотя бы просто подойти к Белому дому, — вспоминает Ельцин. — То, что они находятся где-то рядом, психологически будет давить на засевших в здании, они раньше сдадутся… Тактика была у Барсукова простая: пытаться подтягивать их как можно ближе к зданию, к боевым действиям. Почувствовав порох, гарь, окунувшись в водоворот выстрелов, автоматных очередей, они пойдут и дальше вперёд». Однако и подойдя к Белому дому, спецназовцы вовсе не торопились идти на штурм. Вот тут-то — очень вовремя! — выстрелом снайпера был убит младший лейтенант Сергеев. «После того как бойцы «Альфы» узнали о том, что погиб их товарищ, — продолжает Ельцин, — многих не надо было уговаривать. Почти вся команда пошла на освобождение Белого дома. Во главе «Альфы» шли Барсуков и начальник президентской охраны Александр Коржаков». Что это был за снайпер, Ельцин не уточнил.
Потом спецназ почти без боя взял здание, вывел оттуда всех депутатов. Перепуганных Руцкого, Хасбулатова и всех их сподвижников отправил в Лефортовский следственный изолятор. А множество вопросов так и осталось без ответа. Как бойцам из Приднестровья, РНЕ и другим людям с оружием удалось уйти из блокированного здания, если был приказ перекрыть даже подземные коммуникации? Откуда взялся пожар, если военные уверяют, что стреляли болванками? Почему в зону обстрела пустили столько зевак? Что это были за снайперы, стрелявшие 4 октября в центре Москвы и по этим зевакам, и по солдатам, и по бойцам Верховного Совета?
Всеобщая амнистия, принятая в феврале 1994 года вновь избранным парламентом, списала всё. С одной стороны, она стала актом примирения для страны, вставшей на грань братоубийства. С другой, остановила расследование, изучавшее каждый приказ, каждый выстрел и каждый эпизод гибели людей в те дни. Эти десятки и сотни папок с фактами сданы в архив. И на большинстве из них по сей день стоит гриф «секретно».
На похоронах Бориса Ельцина в 2007 году Александр Руцкой заявил: «Надеюсь, что он к концу жизни всё же понял, что же на самом деле случилось тогда, в 1993. Я ведь восстал не против него, а против команды, против людей, которые тогда окружали Ельцина. Я хочу верить в то, что он знал это. Ведь спустя какое-то время после тех событий он всё же уволил тех, кто в то время был вокруг него: Гайдара, Бурбулиса, Полторанина… потом и Коржакова».
А Руслан Хасбулатов так и не смирился с поражением в 93-м. «Мы обязаны были побеждать, но дурных союзников надо остерегаться больше, чем умных противников. Кто просил Руцкого штурмовать «Останкино», мэрию и тем самым развязывать Ельцину руки для расправы? — не понимает он до сих пор. — А следствием этой расправы стала заложенная в новой Конституции ненормальная ситуация, когда вся власть — у президента, случайно забытые остатки — у правительства, а у парламента нет никаких полномочий».
И тем не менее, несмотря на приказ применять оружие, Ельцину удалось остановить гражданскую войну. 12 декабря 1993 года было проведено всенародное голосование по принятию новой Конституции. В тот же день были проведены выборы депутатов в Государственную Думу и Совет Федерации — палаты нового парламента. Большая часть руководителей Верховного Совета и народных депутатов, находившихся в Белом доме во время штурма, после завершения событий нашли себе место в действующей политике, науке, бизнесе и на государственной службе.